Девятый круг ада. Шестая история из цикла: «Ах, уж эти мужики!» - Василий Лягоскин

– Ну вот, – наконец, откинулась на мягкую спинку кресла Валентина, – поехали!

Увы – мотор пару раз чихнул, и умолк.

Как поняла неведомым чувством Кошкина, а за ней остальные подруги, навсегда.

– А вот шиш вам!

Так часто в своей новой жизни Валентина Степановна Кошкина не сердилась ни разу. Когда-то совсем недавно она начала обучение в автошколе. С первого занятия ей запомнилась одна фраза; с которой, как утверждал преподаватель, начинался всякий ремонт автомобиля.

– Открываем капот! – именно так начиналась эта фраза.

Вот и теперь она за шкирку летных курток сдернула обоих пилотов с сидений, буквально выкинула их наружу, а через пару мгновений нависла над ними грозной фурией.

С скамьи блаженной к пропастям земным —Ты дал мне веру мудрыми словамиИ честь тебе и тем, кто внемлет им!

Мудрые слова были такими: «Открывай капот!». И вертолетчики внемли им, хоть произнесено было «заклинание» на русском языке. Они сразу оба сунулись под тушку летающей машины, и отпрыгнули, когда какая-то дверца открылась, едва не достав до затоптанного снега. Теперь перед Валентиной было скопище трубок, каких-то железяк; посреди них – словно опутанное внутренностями – грузно торчало что-то монолитное.

– Мотор, – догадалась Валентина.

По нему она и стукнула несильно молоточком Пигмалиона, который неведомо как оказался в ее правой руке. Это для пилотов неведомо как, а пять женщин предполагали… нет! Они знали, что чудо придет им на помощь. Первым таким чудом было явление артефактов – меча, секиры; теперь молотка.

– Хорошо, что кошка со змеюкой не явились, – хохотнула Дездемона.

Она тут же замолкла в изумлении перед новым чудом, как и Пенелопа с Кассандрой, и Ярославна. Но больше всего поразились пилоты, когда двигатель без всякого их вмешательства вдруг чихнул, и заработал – чисто, и победно.

И только Валентина Степановна оглядела всех с деланным равнодушием:

– А что, вы сомневались? С моим-то опытом, и учебой в автошколе…

Лишь Виктор Николаевич, выглядывающий в окошко, мог объяснить, какое «волшебство» сейчас явила миру его жена. Он был на все сто уверен, что двигатель попросту испугался ярости Валентины…

Ставшие чрезвычайно предупредительными пилоты подсадили в салон достаточно тяжелую русскую леди (они же не знали, что вместе с ней в вертолет запрыгнули две гречанки, венецианка, и еще одна русская княгиня), и заняли свои места в кабине. И вот уже серебристая машина летит навстречу неведомому, навстречу первому лучу утреннего солнца. Этот луч ослепил вдруг Валентину, и она прикрыла глаза, а потом повернула голову к мужу, к его ликующему крику:

– Есть! Поймал!

Потом, уже спокойнее, он объяснил, что поймал, наконец, невидимый вай-фай, и тут же потребовал:

– Диктуй, что за строки теперь не дают тебе покоя… и мне тоже.

Валентина не стала жадничать, продиктовала – к явному удовольствию Кошкина:

Так сладостны твои мне повеленья,Что я готов немедля их свершитьНе повторяй же своего моленья.

Николаич бодро застучал по клавишам. Ни дрожание летающей машины, ни грохот мотора не мешал ему. А Валентина Степановна устало откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. И открыла их – вместе с подругами – только когда двигатели в последний раз пронзительно взвыли и замолчали. Посадка была достаточна мягкой; она не разбудила женщин. А вот метнувшийся внутрь теплого салона снежный заряд, и какое-то напряжение, дошедшее до общего сознания, тут же заставили вскочить Валю на ноги. Напряжение явно привнес в эту небольшую, достаточно уютную полость летающей машины Кошкин. Он сейчас стоял у распахнутой дверцы, спиной к стылой и скучной столице Финляндии, и всем своим видом выражал решительное: «Не пущу!». И относилось это, как тут же поняла Валентина, не к Хельсинки, не к ее чистенькому, но такому унылому отелю, а к новому путешествию, на которое Кошкина с подругами настроились весьма решительно.

– Да хотя бы и в сам ад, к дьяволу, похитившему Дуньязаду! – кричали ее глаза.

И так же безмолвно Николаич ответил: «Именно туда!»…

Уже в отеле, разогревшись (Кошкин бокальчиком коньяка, а Валентина Степановна – содержимым огромного чайника с зеленым чаем) историк сообщил имя гения, «пригласившего» его супругу в смертельно опасное путешествие.

– Данте, – глухо произнес он, – Данте Алигьери, и его «Божественная комедия».

– Божественная? – улыбнулась немного разомлевшая Валентина, не испытывающая ни малейшего стыда оттого, что имя поэта, произнесенного мужем с видимым пафосом, она слышала… где-то… когда-то… и не больше того.

– Да, – с каким-то внутренним страхом вскричал Николаич, – но говорится в ней о путешествие в ад – по всем его девяти кругам!

– Да, – эхом воскликнула вслед за ним Кошкина, и подруги в душе согласно кивнули, – придется-таки побегать по этим кругам. Неплохо нашу Дуняшу спрятали…

– Да как ты не понимаешь!.. – начал было Николаич, но тут же умолк, остановленный усталым жестом Валентины.

Медленно, даже позевывая, супруга объяснила ему то, что он и сам прекрасно знал, но не хотел принять душой.

Светлей звезды в очах горел луч ясный,И тихим, стройным языком в ответОна рекла как ангел сладкогласный.

– Сам понимаешь, Витенька, – ничто от нас не зависит. Как говорится – судьба. И она настигнет нас… меня и здесь, и в любой другой точке Вселенной. Да хотя бы и дома. Вот как покончим с этим приключением, вызволим Дуняшу, так сразу домой. Хорошо? Ты не соскучился по Герою?

Физиономию Виктора Николаевича осветила несмелая улыбка. Будь у него хвост, как у моравского маламута, Кошкин несомненно сейчас бы отчаянно завилял бы этой важной частью организма. А так – он прижал к груди голову Валентины, уже приготовившейся ко сну, и вместо сказки начал рассказывать о путешествии поэта в компании другого, Вергилия, в ад. Начал с первого круга, куда гений Данте поместил добродетельных язычников – Аристотеля, Эврипида; знакомого уже Николаичу, и эллинкам Гомера…

– Вот! – вскричала Дездемона, – вот здесь и надо искать Дуняшу. Заодно и Гомера девчата поправят, кое в чем…

– Второй круг, – продолжил Николаич, – там томятся пленники необузданной страсти – сладострастцы и блудодеи. Сам Данте приводит в пример красавицу Франческу да Римини, и ее возлюбленного Паоло…

– Куда этой Франческе до нашей Дуньязады, – фыркнула Ярославна, – вот уж где необузданная страсть!

Виктор Николаевич невольно покраснел; вспомнил, очевидно, что был невольным свидетелем, и даже участником первой «оргии» арабской принцессы. Он поспешно клацнул по кнопке, «переворачивая» страницу на экране ноутбука.

– Третий круг, – провозгласил он торжественно, – для чревоугодников!

Тут уж расхохотались царственные эллинки:

– Так больше нашей Дуняши никто не съест. В саму Валюшу уже ничего не лезет, а девчонка багдадская все тянет и тянет куски со стола. И выпить она не дура…

На четвертом круге ада Валентина Степановна заснула, так и не определив, в каком из них сатана спрятал арабскую принцессу…

Уж день светал, и солнце в путь вступалоС толпою звезд, как в миг, когда оноВдруг от любви божественной прияло.

– Витенька, – пробормотала Валентина Степановна, – потягиваясь, и освобождая от оков Морфея подруг, – уже утро?

– Утро, утро, – проворчал Николаич не своим голосом; и не по-русски, чего он обычно наедине с женой не делал.

– Ой, – взмахнула руками Дездемона, – где это мы?!

Тело, в котором проснулись красавицы, включая Валентину Степановну, было, как и предполагалось, мужским, и оно – поняли все – терпеливо дожидалось, когда гостьи в его душе проснутся.

– Проснулись, – буркнула отчего-то недовольная Кошкина, – можешь считать, что еще и умылись, в туалет сходили, и платьица поверх трусиков с лифчиками нацепили. Теперь ты рассказывай: «Кто таков, и чем можешь помочь в нашем горе?».

– Мое имя – Вергилий, – поклонился внутрь себя незнакомец, – а кто вы, прекрасные незнакомки, решившие свершить незабываемое путешествие столь необычным способом?

Валентина, а за ней и остальные подруги представились; последней это сделали две эллинки, чуть склонившие невидимые, но от этого не менее царственные головы.

– Кассандра, Пенелопа! – воскликнул проводник в царство мертвых, – рад приветствовать вас в… м.м.м, в общем, здесь. Не раз слышал о вас, а теперь… Так поспешим же вперед – туда, где вас помнят и любят.